Тень на свет освобождения

Освенцим… Для тех, кто там не был, кто не видел и кто не ходил по баракам – это имя польского городка всего лишь один из страшных символов войны…

Мы ехали туда по неосновным дорогам Чехии и Польши, передвигаясь с запада на восток, любясь европейскими просторами: старинными замками, усадьбами, городками. Через дорогу постоянно и неспешно, как хозяева территории, перебегали косули и зайцы, на которых здесь никто не покушается. Древняя земля Священной Римской империи открывала нам свои изумительные красоты старины и ее гармонии с современностью. Многочисленные средневековые конфликты и мировые войны 20-го столетия никак не отразились на внешнем образе Европы. Вдольдорожье, где мы передвигались, демонстрировало нам тесную никем, ничем и никогда не разрушаемую связь старины с днем нынешним. Во всяком случае, нам так казалось. И только постоянно встречающиеся на чешской земле тщательно ухоженные памятники нашим погибшим воинам – напоминали о войне. Конечно, она не была здесь не такой ожесточенно-разрушительной, как в России. Наши армии, стремительно двигаясь на запад, не давали врагу возможности превратить Европу в труху и пепел, спасая свидетельства древности для будущих поколений. Так, например, как спасли великолепие польского Кракова, от которого Освенцим всего в нескольких десятках километров.

…Гид полячка пани Марта встретила нас у тех самых знаменитых ворот, за которыми начинался ад. Его предворяли иезуитские циничные слова, венчающие воротный створ: «Труд освобождает».

Вот здесь, показывает она на место рядом с вратами в ад, вновь прибывших встречал лагерный оркестр, исполнявший произведения Штрауса, Шопена, Моцарта. Немцы – культурная нация. Эсэсовцы были плотью от плоти в своей исторической национальной ментальности и, конечно, не могли позволить, чтобы «материал» на убиение входил в преисподнюю в настроении ужаса безнадежности. А раз музыка, то не все так трагично. Значит, остается надежда. Значит, еще можно будет жить. Значит разрешат жить. Ведь улыбающиеся, гостеприимные хозяева этого странного места не звери какие-то. Конечно, не звери. Восходящие через ворота к своей скорой смерти не ошибались в том, что встречающие в мышиного цвета мундирах не были зверьем. Они были хуже. Они были разумными особями, натасканными идеологией на чудовищные, не имеющие исторических аналогов, массовые убийства. Причем, их нельзя назвать хладнокровными убийцами, наоборот. Их кровь горячилась от участия в убийствах, а разум будоражился от осознания своей беспредельной власти над жизнью и смертью беспомощных сотен тысяч людей. По некоторым данным, за все время существования этого ада на земле 20-го века, было уничтожено до 4-х миллионов человек…

Мы ходили из барака в барак, все глубже погружаясь в чувство нереальности того, что было и того, что можно ожидать будущие поколения. Кирпичные бараки были построены по-немецки надежно, на многие десятилетия вперед, в расчете на потомков, которые еще до рождения были приговорены к «труду», который «освобождает» …

Тонны человеческих волос, тысячи очков, тысячи пар детской обуви – все, что не успели переработать для своего фатерлянда, оставлено в назидание за прозрачным стеклом. И контейнеры, с отравляющим газом «Циклон» - тоже оставили в назидание. И камеры 90 см на 90 см – тоже нам в напоминание. И стена казни, у которой из пулеметов расстреляли тысячи человек. И низкопропускные печи крематория, куда изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год без перерыва запихивали иногда еще живых мучеников. А были еще высокопропускные, где коллективно удушенные превращались в топливо для печей. 

А вот там, показывает нам пани Марта, «трудился» доктор Иозеф Менгеле, получивший печать изувера и изверга 20 века.

В этих каменных мешках, в подвалах, у стены казни, на виселицах и в печах, в удушье «Циклона» сгинули не просто миллионы. Здесь гибла цивилизация, которую представляли (если можно так сказать) ученые, спортсмены, писатели, музыканты, философы, религиозные деятели, художники, артисты, военные, врачи, политики… Здесь рушилось мировое будущее. Его сжигали и расстреливали, чтобы оставить наследуемым поколениям одно сплошное «зиг хайль!»

…Теперь все это музей. Но музей мрачный и страшный. На внутренних стенах бараков большие фотографии –портреты в полосатых робах. Всех их «роднит» не столько «зебра» узилищного одеяния, сколько глаза. Они у всех – женщин, мужчин, детей – пугающе одинаковые, успокоенные, а точнее, застывшие в ожидании ужаса и страха. Они были бы бесконечными, эти уже ставшие смирением ожидания, если бы не русский солдат, если бы не его историческая миссия освобождения угнетенных и рабствующих, если бы не распахнул он эти адовы ворота 21 января 1945 года.

…Когда мы уже через преодоление моральной усталости закончили осмотр этого места сатаны, пани Марта предложила нам поехать в соседний лагерь – Биркенау. Но сил осматривать еще один центр ужаса уже не осталось…

В пяти километрах от Освенцима мы увидели еще один памятник нашим. Остановились и пошли, чтобы поклониться. И в этот момент небо разверзлось лавиной дождя. Он бушевал минут пять, пока мы шли к памятнику и назад к машине, и закончился ровно когда двинулись в путь. Этот ливень был как послание, как омовение после прикосновения к истории небывалой трагедии.

По пути заехали в город Оломоуц к настоятелю православного храма отцу Петру. Он посочувствовал нашему угнетенному настроению и отмолил потрясший нас ужас увиденного и услышанного.

…Прошло 75 лет. Это не так много, чтобы забыть, а точнее, заглушить, закупорить внутри себя память о черноте лет, о миллионах убитых, сожженных, расстрелянных и повешенных. Это совсем рядом. Еще не вымерло то поколение. А ему, и идущим за ним, уже вдалбливается в сознание прощеническое понимание тех, кто жег и кто вешал. И уже брезгуют высоким смыслом ОСВОБОЖДЕНИЯ, которое даровал этим брезгунам русский солдат. 

Конечно обидно, что наш Президент цинично не приглашен на 75-летие освобождения Освенцима. А это значит, не пригласили всех нас, наших отцов и дедов, которые полегли, освобождая ту самую Польшу и которая платит нам своей ценой за то, что стала такой какой стала.

А русские… Ну, что, русские? Их еще призовут к спасению и к защите. Будут забыты и предательства, и ложь, перестанут хаить и насмехаться. И останется только одна надежда. Надежда на русского солдата.

Александр Пыков